И.А. Угланова
Пермь
Рассуждения о системе категорий Аристотеля (текст доклада)
Любые рассуждения о категориях неизбежно приводят нас к истокам – к Аристотелю (384 – 322 до н.э.) и его сочинению «Категории».
По существу историческое рассмотрение любой научной проблемы начинается с изучения сочинений Аристотеля прежде всего потому, что в них охвачены практически все отрасли современного как гуманитарного, так и естественного знания. В течение длительного периода времени, вплоть до XVII века, авторитет Аристотеля не просто был незыблем, но был столь же непререкаем, как авторитет церкви. Однако, не отрицая заслуг Аристотеля, начиная с XVII века, «почти каждый серьезный шаг в интеллектуальном прогрессе должен был начинаться с нападок на какую-либо аристотелевскую доктрину» (Рассел 1998: 193). Видимо потому, что последующие поколения критиковали Аристотеля как будто бы он был их современником. Такой соблазн легко объясним. Аристотель сам задал планку для научных исследований. По своей структуре, по качеству изложения труды Аристотеля представляют собой совершенно новый стиль изложения, отличный от его предшественников и его современников – они подобны современным научным трактатам. Они систематичны, критичны, обстоятельны и, как охарактеризовал стиль Аристотеля Б. Рассел, «без какого-либо следа вакхического энтузиазма» (см. Рассел 1998: 195).
С историософской точки зрения рассуждения о категориях никак не могут избежать обращения к Аристотелю также потому, что само слово «категория» в терминологическом смысле тоже обязано жизнью великому греку. Р.К. Луканин, резюмируя свои этимологические изыскания, пишет, что греческое слово κατηγορία буквально означает «обвинение, осуждение». Именно в этом значении термин встречается в диалогах Платона и в трудах Аристотеля. В частности, в одном из своих сочинений Аристотель пишет о том, что оратор в судебных речах должен «обвинять или оправдывать кого-либо». Обвинять кого-нибудь – это значит разоблачать его, свидетельствовать о внутренней сущности его поступков (см. Луканин 1984: 32). Р.К. Луканин полагает, что, возможно, именно «по этой причине технический термин судопроизводства был перенесен в область онтологии и логики для раскрытия свойств бытия и сущности» (там же).
Сочинение «Категории» принято считать составной частью серии логических трактатов Аристотеля, названных позднейшими перипатетиками (учениками и последователями Аристотеля) «Органоном». Это греческое название указывает на то, что «логика, как ее понимал Аристотель, есть учение об орудии научного исследования и в этом смысле есть как бы введение в философию, в частности и в особенности – в философию науки» (Асмус 1976: 264). «Органон», как известно, включает в себя шесть трактатов: 1) «Категории», 2) «Об истолковании», 3) «Первые аналитики», 4) «Вторые аналитики», 5) «Топика», 6) «Опровержение софистических доказательств».
«Категории» – весьма незначительное по объему сочинение, которое открывает свод логических трактатов Аристотеля. Забегая вперед, отметим, что в этом труде, на первый взгляд, излагается несколько сырая (неопределенная) концепция категорий. Возможно, именно поэтому она до сих пор вызывает у исследователей массу вопросов и сомнений. Сомнений относительно всего – относительно самого термина «категория», относительно состава категорий, относительно порядка категорий и т.д. Но об это чуть позднее.
Размышления о категориях Аристотеля, конечно же, не являются «безвоздушным» продуктом, они имеют свои вполне реальные методологические и историософские основания. Принцип «держаться корней» является не только неотъемлемой частью человеческой сущности, но и необходимым основанием расширения границ познания.
Начнем с методологических оснований концепции Аристотеля, представим себе гносеологический контекст размышлений древних греков. Как известно, многие античные мыслители (досократики) считали, что первоочередной проблемой и задачей познания является проблема определения начал и причин всего сущего. Для этого у досократиков даже был особый термин «архэ», который означал и первооснову, и первовещество, и первоэлемент, из которого, в соответствии с их представлениями, состоит мир. (Каждый из досократиков выделял свое архэ. Так, у Фалеса это была вода, у Анаксимандра – апейрон, у Анаксимена – воздух, у Пифагора – число, у Гераклита – огонь, у Парменида – бытие, у Эмпедокла – четыре стихии (земля, воздух, вода, огонь), у Демокрита – атомы.) Аристотель считал, что наиболее полное знание вещи достигается тогда, когда будет известно, в чем сущность этой вещи (см. Аристотель). Сущность, по Аристотелю, – «первое со всех точек зрения: и по понятию, и по знанию, и по времени» (Аристотель «Метафизика»). В качестве одного из методов познания (и, соответственно, источника знания) у греков в то время практически безраздельно господствовала дедукция. Причем до Аристотеля господство этого принципа было практически абсолютным. Но даже несмотря на то, что Аристотель «неоднократно признавал важность индукции и уделил значительное внимание вопросу о том, как мы устанавливаем исходные посылки, от которых должна отправляться дедукция» (Рассел 1998: 238), ему таки не удалось преодолеть господствующую, как мы сейчас скажем, исследовательскую парадигму. В переоценке Аристотелем принципа дедукции, по Б. Расселу, кроется уязвимость (среди прочих факторов) всех его логических построений.
Что касается предшественников: есть мнение, что предшественниками Аристотеля в этом вопросе могли быть пифагорейцы с их таблицей десяти парных начал, являющейся составной частью учения о противоположностях: конечное – бесконечное, нечетное – четное, одно – множество, правое – левое, мужское – женское, покоящееся – движущееся, прямое – кривое, свет – тьма, добро – зло, квадратное – продолговато-четырехугольное (см. Лосев 1963).
Р.К. Луканин отмечает, что «одним из импульсов к разработке учения о категориях могла стать потребность решить софизмы типа: “белизна – цвет, а Сократ бел, следовательно, он – цвет”» (Луканин 1984: 33). И далее в качестве комментария к этому высказыванию он приводит следующее замечание А. Тренделенбурга: «Здесь были выработаны общие понятия, чтобы с их помощью исследовать вещи. Однако только в очень неопределенном смысле мы можем назвать их категориями» ( Trendelenburg 1963: 30).
Конечно же, непосредственным идейным предшественником Аристотеля в этом вопросе был Платон, в трудах которого мы находим отчасти тот концептуальный аппарат, которым оперирует сам Стагирит. Речь идет прежде всего о двух диалогах Платона «Теэтет» и «Софист» (см. Платон 1970; Платон 1993). В диалоге «Тэетет» Платон устами Сократа критикует сенсуалистическую теорию познания. В комментарии к этому диалогу А.Ф. Лосев пишет: «Сводится эта критика, …, к одному очень простому тезису, который, правда, можно выразить по-разному. Платон утверждает, что если есть текучесть, то это значит, что должно быть и нечто нетекучее, так как иначе оказывается непознаваемой и сама текучесть. И если есть что-нибудь относительное, то это значит, что есть и нечто абсолютное» (Лосев 1970: ). Здесь Платон формулирует принцип познания: для знания необходимы критерии, чтобы отличить одну вещь от другой. В диалоге «Софист» этот принцип детально разбирается. Главное в этом диалоге, пишет А.Ф. Лосев, то, что « перейдя к тем основным категориям, без которых невозможно ни мышление, ни осмысленная речь, Платон здесь впервые дает их точное перечисление и старается понять их в их диалектической связности» (Лосев 1970: ). Речь идет о категориях бытия, тождества, различия, покоя и движения.
Таким образом, как вы видите, путь, по которому Аристотель приходит к идее категориальной структуры бытия, в рамках ментального пространства того времени оказывается вполне закономерным.
Свои категориальные построения, где вводится понятие категории и анализируется состав, сущность и порядок категорий, Аристотель предваряет рассуждениями об одноименных, соименных и отыменных предметах и на ряде примеров иллюстрирует суть их различий. Под одноименными предметами он понимает те, «у которых только имя общее, а соответствующая этому имени речь о сущности (logos tes oysias) разная» (Аристотель). Так, например, Аристотель пишет: « D zoon означает и человека и изображение. Ведь у них только имя общее, а соответствующая этому имени речь о сущности разная, ибо если указывать, что значит для каждого из них быть dzoon, то [в том и другом случае] будет указано особое понятие (logos)» (там же). Под соименными предметами – те, «у которых и имя общее, и соответствующая этому имени речь о сущности одна и та же, как, например, ‘живое существо’ (dzoon) – это и человек и бык. В самом деле, и человек и бык называются общим именем ‘живое существо’ и речь о сущности [их] одна и та же» (там же). П од отыменными предметами – те, «которые получают наименование от чего-то в соответствии с его именем, отличаясь при этом окончанием слова, как, например, от ‘грамматики’ – ‘грамматик’, от ‘мужества’ – ‘мужественный’ » (там же).
Таким образом, как мы видим, свой трактат о категориях Аристотель начинает с анализа ряда номинаций: в случае с одноименными и соименными предметами – с лексико-семантического анализа (и даже, возможно, шире – с семиотического анализа), а в случае с отыменными предметами – с морфологического анализа. В этой связи любопытно отметить факт, на который, используя античные источники, ссылается Р.К. Луканин. Исследователь пишет о том, что в «библиотеках Александрии имелся другой, утерянный ныне вариант “Категорий”, который начинался словами: “О сущем говорится то в смысле синонимии, то в смысле омонимии”» (Луканин 1984: 276). В дошедшем до нас сочинении мы имеем содержательно другое введение, поскольку в нем идет речь не о синонимии и омонимии, а скорее о существовании в семиотическом континууме неких общих понятий (о чем свидетельствует существование одноименных и соименных предметов). Другой важный вывод, следующий из этих рассуждений, заключается в том, что, во-первых, это образование организовано иерархично, по принципу субординации, во-вторых – оно нестатично. Последнее означает, что существует еще и внутрисистемная трансформационная парадигма (словообразовательная и формообразовательная), позволяющая образовывать новые наименования.
И только в 4 главе появляется известный список из 10 категорий и та фраза, которая для нас сейчас является исходной для интерпретации того, что же мыслил под категориями в целом Аристотель.
Итак, начнем с анализа содержания ключевого понятия категориальных построений Аристотеля – понятия «категории». И здесь сразу же сталкиваемся с проблемой. В тексте «Категорий» мы не находим никакого внятного (подчеркнем – это оценка с позиций современных требований к терминологии) определения того, что же такое есть категория. На это обстоятельство неоднократно обращали внимание исследователи. Так, например, известный чешский философ Карел Берка отмечает, что Аристотель эксплицитно нигде не определяет понятие «категория» (см. Berka 1960). Б. Рассел в этой связи пишет: «Что именно подразумевается под словом «категория» у Аристотеля, у Канта и у Гегеля, я, признаться, никогда не был в состоянии понять. Я лично не верю, что термин «категория» может в какой-либо мере быть полезен в философии как представляющий ясную идею» (Рассел 1998: 239).
Более того, когда мы читаем трактат, то возникает впечатление, что самого объекта, о котором рассуждает Аристотель, попросту нет – именно для самого Стагирита. Возможно, выскажем смелое предположение, это ощущение является следствием того, что для самого Аристотеля этот вопрос не был ясен во всей его полноте. По-видимому, именно этим и обусловлен тот факт, что в тексте мы не найдем явного определения категорий, – только неявное, в котором категории описываются через внушительный набор свойств, составляющих содержание отдельных категорий. Свой перечень категорий, который, как уже отмечалось, представлен в 4 главе сочинения, Стагирит вводит следующей фразой: «Из сказанного без какой-либо связи каждое означает…» (далее следует известный всем список категорий). Именно эту вводную фразу исследователи склонны считать общим определением категории, потому как кроме нее в тексте более нет высказываний о категории в целом. Именно неопределенность этой фразы породила множество переводов-интерпретаций и стала источником непрекращающихся по сей день дискуссий, поскольку она является ключевой для понимания всей концепции категорий Аристотеля.
Из переводов на русский язык наибольшую известность получил перевод известного историка философии первой половины XX века А.В. Кубицкого, в котором понятие категории отождествляется со словом. В его переводе эта часть размышлений Аристотеля представлена следующим образом: « Из слов, высказываемых без какой-либо связи, каждое (слово) обозначает или сущность, или количество, или качество, или отношение, или место, или время, или положение, или обладание или действие, или страдание, претерпевание. Сущностью является, коротко говоря, например, человек, лошадь; количество – это, например, в два локтя, в три локтя; качество, – например, белое, сведущий в грамматике; отношение, – например, двойное, половинное, большее; где, – например, в Ликее, на площади; когда, – например, вчера, в прошлом году; положение, – например, лежит, сидит; обладание, – например, обут, вооружен; действие, – например, режет, жжет; страдание, – например, его режут, жгут». Однако существует мнение, согласно которому перевод данный А.В. Кубицким не точен. А. Фрагштейн отмечает, что «о словах Аристотель нигде не говорит, и то, что категория суть слова, не получается. Уже давно замечено, что у Аристотеля λέγεσθαι должно интерпретироваться и логически и онтологически. Λέγεσθαι есть одна из форм бытия» ( Fragstein цит. по: Луканин 1984: 275–276).
Если сопоставим варианты перевода, то обнаружим, что в них это «скользкое» место вуалируются более нейтральной неопределенностью, а исходная посылка – акт порождения вербального знака – остается. Ср.: «Из сказанного без какой-либо связи каждое означает или сущность, или "сколько", или "какое", или "по отношению к чему-то", или "где", или "когда", или "находиться в каком-то положении", или "обладать", или "действовать", или "претерпевать"» или еще один вариант: «Высказанное без всякой связи…». Если мы спросим, чем (каким знаком) может быть высказанное нечто? Вне аристотелевского контекста (контекста, следующего за этой фразой) вариантов ответа на этот вопрос не так и много – от силы два. Но сам Аристотель сужает его до одного. Он однозначно определяет это высказанное нечто как несвязное суждение, которое не содержит ни утверждения, ни отрицания. Ср.: «Каждое из перечисленного само по себе не содержит никакого утверждения; утверждение или отрицание получается сочетанием их: ведь всякое утверждение или отрицание, надо полагать, или истинно, или ложно, а из сказанного без какой-либо связи ничто не истинно и не ложно, например ‘человек’, ‘белое’, ‘бежит’, ‘побеждает’». Таким образом, давая общую характеристику категориям, Аристотель последовательно подчеркивает, что они не являются суждениями. Другими словами он определяет содержание категорий в системе концептуального аппарата логики – в системе форм мышления. Не надо забывать, что «Категории» – часть «Органона», свода логических трудов, в которых именно Стагирит сформулировал основные законы мышления и в которых разработал теорию форм мышления: понятия, суждения, дедуктивного умозаключения. Если категории суть не суждения, а мы знаем, что в форме суждений отражаются в мышлении связи и отношения понятий, то остается одно: категории суть понятия, которые закрепляются и выражаются в словах. Понятие в логике – форма мышления, которая обозначает какой-либо объект или его свойство (см. Гусев 2005; Кириллов, Старченко 1999). Однако, как отмечает Р.К. Луканин, «когда Аристотель говорит о категориях, как о том, что высказывается без всякой связи, он имеет в виду не понятия, на которые разлагается суждение, а роды бытия, образующие онтологическую предпосылку для всякого суждения» (Луканин 1984: 33). Нам представляется, что Аристотель здесь не так последователен, как, может быть, хотелось бы. Если мы будем анализировать систему категорий, предложенную Аристотелем, то заметим, что они выступают у него «то как категории бытия и познания, то как категории языка» (Асмус 1976: 353). Об этом говорит В.Ф. Асмус со ссылкой на К. Берка: «В основе учения о категориях лежат, по-видимому, исследования понятий, выступающих попеременно то в языковом, то в предметно-онтологическом разрезе» (Асмус 1976: 353). На эту двойственность понимания категорий указывают практически все исследователи (Асмус 1976; Ахманов 1960; Луканин 1984; Berka 1960 и др.). Непосредственно в самом трактате «Категории» двоякая интерпретация заключается в том, что роды значений слов являются вместе с тем и родами самого бытия. Это обстоятельство отмечает А.С. Ахманов: «По Аристотелю, категории являются, с одной стороны, высшими родами значений слов, или родами сказывания о действительности, а с другой – высшими родами определенности бытия» (Ахманов 1960: 163). О категориях как родах значений слов Аристотель пишет непосредственно в самом трактате «Категории», а о категориях как родах сказывания о бытии в трактате «О душе», в I книге «Второй аналитики», в «Топике». О категориях как самых общих определенностях бытия довольно обстоятельно Аристотель пишет в «Метафизике»: «С другой стороны, существование в себе приписывается всему тому, что обозначается через различные формы ‹категориального› сказывания: ибо на сколько ладов эти различные сказывания производятся, столькими путями они ‹здесь› указывают на бытие. А так как одни из сказываний обозначают суть, другие – качество, некоторые – количество, иные – отношение, иные – действие или страдание, иные отвечают на вопрос ‘где’, иные – на вопрос ‘когда’, то в соответствии с каждым из этих ‹родов› сказываний те же самые значения имеет и бытие».
Таким образом, отмеченная двойственность понимания категорий обусловлена не чем иным, как различиями в методологии описания: «…в онтологическом плане категории – высшие роды бытия, к которым восходят все его частные стороны и обнаружения; в гносеологическом плане категории – различные точки зрения, под которыми могут быть рассматриваемы предметы и которые не могут быть возведены к единой для всех них, возвышающейся над ними точке зрения» (Асмус 1976: 353).
Как отмечает Р.К. Луканин, многие аристотелеведы понимают определение, данное Аристотелем, в том смысле, что «категории – это общие значения слов, когда они рассматриваются нами вне связи в суждении» (Луканин 1984: 25). Но это слишком абстрактное и лишенное всякой определенности понимание. Несмотря на неопределенность формулировки, для Аристотеля категории наполнены вполне определенным эмпирическим содержанием и имеют вполне определенное эмпирическое происхождение, о чем свидетельствует уже сам перечень категорий с их вербальными характеристиками. По существу, описывая основные разряды бытия (интерпретации способов бытия?), Аристотель сводит их к ряду онтологических vs лингвистических категорий. Состав категорий требует специального обсуждения, здесь просто еще раз напомним, что это за категории: сущность (лат. essentia ), количество (лат. quantitas), качество (лат. gualitas), отношение (лат. relatio), место (лат. ub eitas ), время (лат. quand eitas ), положение (лат. situs), обладание (лат. habitu do ), действие (лат. actio), страдание (лат. passio).
Нам предстоит решить еще вопрос определения – дабы не случилось так, что «не договорившись о словах, пытаемся победить в доказательстве, подменив их значение» (реплика Сократа в диалоге Платона «Теэтет») – что стоит у Аристотеля за понятием и какое содержание мы вкладываем в этот термин сейчас?
Если постараться, хотя бы в некотором приближении, проанализировать все случаи употребления Аристотелем термина «понятие», то обнаружим отсутствие унифицированного употребления. Ipse dixit , прибегнем к анализу, проведенному А.С.Ахмановым. Он резюмирует, что понятием Аристотель называет: 1) речь о сущности, выражение знания сущности, 2) речь о форме (виде), 2) логическую суть бытия, «в качестве чего эта вещь обозначается сама по себе», 3) определение, понимаемое как речь о сути бытия, 5) определение, понимаемое как знание того, что именно есть что-либо, и сущности, 6) просто ‘логос’ (ср. в «Физике» Аристотель пишет: «Ведь общее нам известно по понятию (χατά τόν λόγον), единичное – по чувственному восприятию, так как понятие относится к общему, чувственное восприятие – к частному, например большое и малое известны по понятию, плотное и редкое – по чувству») (Ахманов 1960: 161). Если мы попытаемся обобщить смыслы, в которых употребляет термин «понятие» Аристотель, то получим следующее результирующее определение: понятие – знание сути бытия, некий результат познания бытия, закрепленный в слове. Для сравнения: в современном понимании понятие – «мысль, отражающая в обобщенной форме предметы и явления действительности посредством фиксации их свойств и отношений; последние (свойства и отношения) выступают в понятии как общие и специфические признаки, соотнесенные с классами предметов и явлений» (Степанов 1998: 383–384). За вычетом философского флера Аристотеля содержательно термины практически тождественны. Современное определение, пожалуй, менее эпистемологично, нежели у Аристотеля.
Что важно – у Аристотеля понятие не есть чисто ментальное образование, а именно это подчеркивается в современном определении термина (понятие есть мысль). Для Аристотеля наряду с эмпиричностью, обобщенностью понятия, важна также и его вербализация. Для Стагирита понятие есть «высказывание о предмете мысли того, чтό объективно присуще ему как определяющее его начало, – того, чтό делает предмет именно этим, а не иным» (Ахманов 1960: 170). Определяющее начало предмета есть его форма. В форме как раз и заключается суть бытия предмета. Ср.: «По Аристотелю, для нашего понятия и познания единичное бытие есть сочетание ‘формы’ и ’материи’. В плане бытия ‘форма’ – сущность предмета. В плане познания ‘форма’ – понятие о предмете…» (Асмус 1976: 274).
Сущность – те свойства, которые предмет не может потерять, не перестав быть самим собой. Будучи первичной, исходной, она не является явной. Методологическим основанием познания сущности является гносеологический процесс классификации и категоризации. Результатом этого процесса является выявление разрядов бытия – тех категорий, с помощью которых мы интерпретируем бытие. Таким образом, если понятие есть знание сути бытия, то категории оказываются не чем иным, как некими смысловыми началами, архэ (то, что пытались найти древние греки). Категории – это определенный вид сказывания о бытии, т.е. отнесенность понятий к определенным классам и группам. Гносеологически бытие – не что иное, как наше вербализованное представление о нем. Таким образом, формой познания бытия является логос. Онтогенетически и филогенетически познание осуществляется через логос, который является специфически человеческим способом познания. «Для того чтобы передать какое-либо переживание или содержания сознания другому человеку, нет другого пути, кроме отнесения передаваемого содержания к известному классу, к известной группе явлений, а это,… , требует обобщения. (…) Итак, высшие, присущие человеку формы психического общения возможны только благодаря тому, что человек с помощью мышления обобщенно отражает действительность» (Выготский 2000: 270). Истины, ставшие для нас уже трюизмами.
Linguistic background . В когнитологии с момента ее появления считается хорошим тоном критиковать аристотелевский подход к категоризации. Разберемся с тем, за что же критикуют современные когнитивисты Аристотеля. Всю критику можно свести к двум суждениям. Критикуются: 1) принципы организации категорий, 2) основание категориальных построений (см. Лакофф 1996; Fuzzy Grammar 2005; Taylor 1989 и др.).
Что касается принципов организации структуры категорий, то здесь современники упрекают Аристотеля в том, что в его концепции категории имеют четкие границы, все члены категорий имеют одинаковый статус, т.е. элемент категории не может входить более, чем в одну категорию, нет разных степеней вхождения в категорию, «there is no room for compromise» (см. Fuzzy Grammar 2005; Taylor 1989). «Со времен Аристотеля до поздних работ Витгенштейна категории мыслились как вполне ясные конструкты, не скрывающие в себе никаких особенных проблем, они представлялись абстрактными вместилищами: одни вещи входят во вместилище-категорию, а другие находятся вне ее. Считалось, что вещи входят в одну категорию тогда и только тогда, когда им присущи определенные общие свойства. И эти общие свойства определяют категорию в целом» (Лакофф 1996: 145).
«В вину» вменяется также неэмпиричность категориальных построений Аристотеля. Ср.: «Эта классическая теория категорий возникла не как результат эмпирического исследования. Она даже не была предметом продолжительного обсуждения. Фактически, перед нами философский постулат, сформированный на основе априорных рассуждений. Веками классическая интерпретация категорий входила как часть в систему исходных представлений и просто принималась как данное в большинстве научных дисциплин. По сути дела, до самого последнего времени классическая теория категорий не мыслилась как теория. В большинстве дисциплин она рассматривалась не как эмпирическая гипотеза, а как абсолютно бесспорная истина (Лакофф 1996: 145).
С легкой руки когнитивистов эта критика кочует из статьи в статью, из монографии в монографию, стала сама доктриной, противопоставив себя традиционным (классическим аристотелевским) представлениям о структуре категорий. Безусловно, это был важный с методологической точки зрения шаг – отграничить свои представления от классического подхода к категоризации. С гносеологических позиций этот шаг отнюдь не революционный, а эволюционный.
Упреки современников в неэмпиричности не основательны. Критика принципов организации категорий, нам представляется, тоже не столь существенной с точки зрения развития научного знания. Упрекать скорее следует себя, а не Аристотеля, что мы так узко мыслим и буквально читаем авторитетов. Аристотель нам смоделировал глобальную картину познания и показал принцип категориального устройства мира. А то, что категории организованы вероятностно, что они не жесткие – все это на таком фоне представляется сущностями второго плана.
Литература:
Аристотель. Категории / Аристотель. www.lib.ru/POEEAST/ARISTOTEL/kategorii.txt
Асмус В.Ф. Античная философия / В.Ф. Асмус. М., «Высшая школа», 1976. 543 с.
Ахманов А.С. Логическое учение Аристотеля / А.С. Ахманов. М., Изд-во социально-экономической лит-ры, 1960. 314 с.
Выготский Л.С. Мышление и речь /Л.С. Выготский // Выготский Л.С. Психология. Москва, «ЭКСМО-пресс», 2000. С.262–509.
Гусев Д.А. Логика: конспект лекций с задачами / Д.А. Гусев. М., Айрис-пресс, 2005. 240 с.
Кириллов В.И. и др. Логика / В.И. Кириллов, А.А. Старченко. М., «Юристъ», 1999. 256 с.
Лакофф Дж. Когнитивное моделирование: (из кн. "Женщины, огонь и опасные предметы") // Язык и интеллект. – М., 1996. С. 143–184.
Лосев А.Ф. Теэтет. Критика сенсуалистких теорий познания / А.Ф. Лосев. // Платон. Собрание сочинений. М., «Мысль», 1970. Т.2.
Лосев А.Ф. Софист. Диалектика бытия и небытия как условие возможности различения истины и лжи / А.Ф. Лосев. // Собрание сочинений. М., «Мысль», 1970. Т.2.
Луканин Р.К. Органон Аристотеля / Р.К. Луканин. М., «Наука», 1984.303 с.
Платон. Теэтет / Платон. Платон. Собрание сочинений. М., «Мысль», 1970. Т.2.
Платон. Софист / Платон. Платон. Собрание сочинений. М., «Мысль», 1970. Т.2.
Рассел Б. История западной философии / Б. Рассел. Ростов н/Д, «Феникс», 1998. 992 с.
Степанов Ю.С. Понятие / Ю.С. Степанов. // Языкознание. Большой энциклопедический словарь. М., Большая Российская энциклопедия, 1998. С . 383–384.
Berka K . Ueber einige Probleme der Interpretation der aristotelischen Kategorienlehre / K. Berka. Acta Antiqua. Acad. Sci. Hungary, 1960. Vol. 8.
Fragstein A. von. Die Diairesis bei Aristotels / A. von Fragstein. Amsterdam, 1967.
Trendelenbug A. Geschichte der Kategorienlehre / A. Trendelenbug. Hildesheim, 1963.
С этим трактатом Аристотеля можно ознакомиться на сервере философского факультета МГУ (www.lib.ru/POEEAST/ARISTOTEL/kategorii.txt).
«Органон» в переводе с греческого – орудие, орудие мышления и научного исследования.
Конечно же, сам Аристотель не использует термин «категориальная структура бытия», это уже продукт наших собственных обобщений с позиций современного концептуального аппарата науки.
Здесь и далее, говоря об одноименных, соименных и отыменных типах знаков, мы будем, вслед за Аристотелем, использовать их как характеристики предметов.
На сайте Московского государственного университета особо подчеркивается, что при издании в 1970-х гг. сочинений Аристотеля в 4-х. томах при подготовке трактата «Категории» за основу был взят перевод именно А.В. Кубицкого (см. http://www.philos.msu.ru/fac/history/fmu/kubizky.html).
Кстати, именно этим высказыванием Аристотель завершает 4 главу, посвященную общей характеристике категорий.
Ipse dixit в логике – аргумент к авторитету.
© Все права защищены. И.А. Угланова
© Автор разрешает свободное копирование всех материалов электронного издания. При копировании и использовании электронной копии текста в печатных и / или электронных публикациях ссылка на автора И.А. Угланову обязательна.